Поэтесса Анна Ревякина: «Фиксация подвига происходит через поэтическое слово»

«Уфимцы живут под сенью Салавата Юлаева»

- Мы сейчас с вами живём во времена, прямо скажем, сложные. Наша Родина сегодня отстаивает свой суверенитет. И борьба идёт не только на поле боя. Она идёт и в тылу. И важно понимать, что происходит фиксация подвига через слово, через поэтический, прозаический текст. Это очень важно. Сегодня, например, был презентован большой сборник от фонда "Защитники Отечества". Это прекрасные тексты. Я знаю очень многих ребят, которые воюют и которые пишут. Уфимцы живут под сенью Салавата Юлаева, который одновременно и воин, и поэт. И вот сегодня у нас тоже есть возможность прикоснуться к современным судьбам воинов-поэтов, воинов-прозаиков. Это, конечно, не может не вдохновлять.

В Уфе Анна представила новую книгу "Бог любит тридцатилетних".

- Книгу я написала в январе-феврале этого года. Она посвящена русскому солдату. Когда я говорю "русский солдат", я, безусловно, имею ввиду человека абсолютно любой национальности, который воюет за сегодняшнее правое русское дело. Книга рассказывает о солдатах, которые попадают в суровые военные обстоятельства. И они становятся словно все одного возраста, возраста Христа, возраста испытаний. 30 лет – это сложный возраст, когда многие из нас чувствуют какой-то душевный, жизненный перелом. Когда мне исполнилось 30 лет, началась военные действия, так что я говорю не голословно.

Отметим, что писатель Захар Прилепин очень тепло отозвался о книге Ревякиной.

«Мне выпала честь написать к новой книге предисловие, - поделился Захар. - Это одна из главнейших книг - нет, не в z-поэзии и даже не в «новейшей поэзии», а вообще в русской поэзии за минувшие 25 лет. Более того, удивительная эта книга различима с любой точки: хоть из золотого века на нее взгляни, хоть из серебряного. Отдельная моя радость в том, что посвящена она моим собратьям, товарищам, однополчанам - командиру созданного мною подразделения «Родня» Евгению Николаеву и бойцу Матвею Раздельному».

По словам Анны, книга еще посвящена поэту и писателю Дмитрию Филиппову с позывным Вожак.

- И, конечно, книга посвящена Юлие Толстоусовой с позывным Чечня. Это девчонка из Донецка, которая в 2014 году ушла на фронт. До всех событий она была художницей, а в 2014 году её сердце просто не выдержало: она прошла боевую подготовку и стала снайпером, а затем инструктором по стрельбе. Сейчас Юлия снова воюет, участвовала в Курской операции. На сегодняшний день она оператор БПЛА, то, что на языке войны называется дроновод.

- Почему ваша книга получила название "Бог любит тридцатилетних"?

- Есть несколько версий, почему у меня родилось такое название. Во-первых, конечно, 30 лет - это, как правило, жизненный перелом. Если люди, которые уже пробежали по шкале собственной жизни. Если они оглянутся назад, то заметят, что 30 лет - это был какой-то особенный возраст. Когда уходит юношеская наивность и наваливается со всем своим грузом жизнь взрослая, к которой ты в той или иной степени когда готов, а когда, может быть, и не очень. В контексте моей жизни могу сказать, что, когда мне исполнилось 30 лет, я жила абсолютно счастливую жизнь. У меня уже была защищена диссертация. Я работала в вузе, обожала студентов и до сих пор их обожаю. У меня подрастал ребёнок, ему тогда уже было 10 лет. И я думала, что надо бы завести, наверное, второго ребёнка, пыталась добыть женское счастье. И вот началась война, и жизнь разделилась на до и после.

«Опыт войны сразу добавляет человеку лет»

Писательница честно призналась: «до 2014 года думала, что человек слабый и никакой силы во мне нет».

- А в 2014 году одним из самых страшных и вместе с тем изумительных открытий лично для меня стало понимание того, что, оказывается, я не слабый человек. Я помню первые обстрелы, тогда я вела себя как испуганный кот: чего-то боялась, суетилась. В конце 2014 года, когда уже были очень серьёзные обстрелы, вдруг поняла, что я могу быть тем человеком, который во время эвакуации становится во главе колонны и говорит, куда идти детям, куда - женщинам. Я стала вдруг таким человеком, - не скрывает слез Анна. - Я травмированный человек, поэтому у меня проступают слезы, но человек я все равно сильный. Во время выступлений в пунктах временной дислокации военных Алексей Преснаков подтвердит, что, когда с тобой сидят ребята, ты понимаешь, что не можешь определить их возраст. Во-первых, всех уравнивает форма, потому что все в камуфляже. А во-вторых, выдают глаза, потому что там глаза даже двадцатилетнего парня становятся другими.

По мнению Анны, «опыт войны сразу добавляет человеку лет, и глаза сорокалетнего тоже меняются».

- В основной массе ты понимаешь, что на войне, как будто всем где-то около 30 лет. Я когда задумала, что книжка будет так называться, поняла, что надо бы попросить благословения у моего духовника отца Никиты, который служит в Докучаевске в Свято-Владимирском храме. Без благословения не стоит вообще ничего в этой жизни делать. И я с трепетом приехала в Докучаевск, потому что боялась. Все-таки в названии книги есть слово Бог. Это грех - вспоминать Господа всуе. Я боялась, что он скажет, мол, давай без этого слова, не будем заигрывать с небесами. И вот я так робко стою около храма, мартовское солнце шпарит, а отец Никита рассказывает мне историю. Он всегда старается какую-то просветительскую миссию нести. И в тот раз напомнил мне, что когда мы все умрём, а потом воскреснем, то воскреснем мы в возрасте 33 лет. И в этом названии книжки отец Никита увидел именно эту сентенцию - воскресенье в возрасте 33 лет. И благословил меня.

- Анна, когда вы написали свои первые стихи?

- Первое стихотворение - в шесть лет. Оно было о Донецке, об улице Нижнекурганской, на которой я тогда жила. Мой папочка это четверостишье записал, и оно даже какое-то время хранилось у нас в семейном альбоме. Но потом мы переезжали на улицу Челюскинцев, и в процессе этого переезда стихотворение кануло в Лету. Я не думаю, что оно было слишком хорошим, но я поняла, что именно это первое стихотворение определило всю мою поэтику будущего. По сути, это была геопоэзия, то, о чем я сейчас говорю очень много.

По мнению поэтессы, «геопоэзия -  это те тексты, которые могут родиться только на данной территории».

- С этой точки зрения сегодняшний донбасский текст уже перерос понятие геопоэзии, потому что сегодня мы знаем огромное количество авторов, которые сделали Донбасс в творчестве своей судьбой и стали сами его судьбой. И они, находясь в самых разных русских городах, пишут об этом, используют понятийно-категориальный аппарат, который характерен донецкому тексту. Используют топонимы, которые мы все знаем, которые на слуху, и какие-то диковинные фразеологизмы. Если раньше донецкий текст был текстом, который создавался людьми, родившимися в Донецке, либо же теми, кто приехал, как Наталья Хаткина. Это главная донецкая поэтесса, хотя родилась она в Челябинске. Приехав в 18 лет в Донецк, Наталья сделала город своей судьбой и стала главным донецким автором.

Анна замечает, что «её очень сильно хвалил Евгений Евтушенко в своё время».

- Евтушенко писал предисловие к самой первой книжке Натальи. Ее текстов было достаточно для того, чтобы быть примой донецкой поэзии, но, увы, недостаточно для того, чтобы тебя знала большая страна. Однако по уровню своих текстов она сравнима с первым поэтическим рядом. Но, чтобы стать первым поэтом, недостаточно только хорошего текста, нужна ещё коммуникация с читателем. Нужно желание ездить, показывать, делиться своими стихотворениями. У Натальи так сложились обстоятельства - семья, дом, она была замкнута в пространстве Донецка, но это потрясающий, высококлассны поэт, на которого до сих пор донецкая филологическая школа равняется. Она, безусловно, абсолютная звезда. К сожалению, сегодня Натальи уже нет в живых.

«Донбасс - это шахтеры, поэтому он и выстоял»

- Вы пишите только на патриотическую тематику или другие темы вам тоже близки?

- Я вообще пишу о любви и бесконечно люблю это. У меня очень много текстов о любви. И "Шахтёрская дочь", в которой есть война, тоже о любви - о любви дочери к отцу. И новая книга "Бог любит тридцатилетних" тоже про любовь. Да, в ней война, это сквозная тема, но куда от неё деться? До 2014 года я могла писать только о любви. Любовь ведь тоже как война: бывает, придёт и за грудки трясёт, закрутит с такой силой тебя. Это же ураган жизненный. От войны в стихах мне, может, хотелось бы деться, но куда, пока она идёт? Вот как кончится, так я, может, и буду писать не о войне. Но знаете, что я вам хочу сказать? Одна из моих самых любимых поэтесс - Юлия Друнина. Обратите внимание на те тексты, в которых она максимально откровенна, где она пишет про свою старенькую, потрёпанную шинель, в которой она вернулась.

Анна замечает, что «эти тексты бьющие, на выворот, без кожи».

- У неё есть любовная лирика, и это как будто просто какая-то душевная теплота, как будто бы в череде любовных историй все происходит. А вот там, где она жизнью рисковала, там мы на гора поднимаем знамя любви во время войны, и именно оно для нас важно. Поговорим об этом после того, как наши ребята вернутся с победой домой. Мы все об этом молимся.

- Алексей, как вы пишите стихи?

- На войне мы научились не только плакать, но и понимать, где добро и где зло. Да, мы все неидеальны. Благодаря нашим друзьям мне выдалась возможность поработать с таким легендарным человеком как Анна. Это поэтесса номер один Донбасса. Про стихи скажу так. Как-то таксист, переживающий за фронтовиков, обмолвился: "ну как там работка?" Ну как ответить? "Хорошо: идём вперёд, побеждаем". Когда я вышел из такси, мне позвонили и сообщили, что обнаружили тело моего фронтового товарища на поле боя спустя пять месяцев - останки нашли по жетону. Эмоции после такой новости, плюс наложилось слово "работка" - так я написал стихотворение "Солдатская работа".

- Да, это страшная работа, - замечает Анна. - Я представитель шахтёрского края, провожала папу в шахту, часто к нам приходили шахтёры - его друзья, коллеги. И, как вы знаете, шахта - это уголь, кровавый ресурс. У нас большие шахты, десятитысячники, они загазованы, там много метана. Конечно, часто ребята гибли. Помню, раньше я думала, что нет более страшной работы, чем работа моего отца. Я так думала до 2014 года, а затем поняла, что есть более страшная работа, чем работа моего отца.

По словам Анны, она часто задается вопросом: «почему именно Донбасс встал и выстоял».

- Ведь была история, условно, и с Харьковом, например. А все просто. Дело в том, что Донбасс - это шахты, это люди, которые ежедневно уходя на смену, принимают собственную смерть, потому что шахтёр, когда уходит в шахту, не знает, вернётся или нет. Особенно в то время, когда ещё телефонов не было. Я помню, что у моей очень близкой подруги отец погиб в шахте. Это, конечно, страшная история. Человек когда спускается под землю? Только один раз в жизни, по сути. Шахтёр же спускается и возвращается. И когда я проводила параллели между страшным шахтёрским трудом и между окопом, поняла, почему Донбасс так отважно много лет стоит на своих позициях, стоит за свою правду, потому что это историческая реалия, против которой невозможно ничего противопоставить.

На встрече Анна прочла стихотворение, которое посвящено Арсену Павлову с позывным Моторола.

- Или Мотор, как его все называли. Как правило, позывные - это две гласные буквы. Почему? Потому что легко произнести, длинный позывной трудно произносим в условиях боя. Нужно, чтобы было коротко - одно или два слова.  Позывной Моторола в условиях битв был трансформирован до Мотора. 2 февраля у Мотора день рождения, и он навсегда остался тридцатитрехлетним. Не дожил до более взрослого возраста, погиб в результате теракта. У Мотора была фраза: "Мы проскочили этот участок на изжоге". Насколько она гениальная, так круто сформулированная.

«Русское слово - это не механика, это органика»

- Как думаете, искусственный интеллект заменит авторов?

- Стихосложение, конечно, связано с состоянием изменённым. И, попадая в это состояние, припадая к этому источнику, всегда есть бесконечный страх, что ты написал последний текст. Это такая загадочная, неведомая часть структуры личности, и об этом важно говорить - об изменённом состоянии, о состоянии живорождения, потому что слово по большому счёту, особенно русское слово, это, конечно, не механика, это органика - из тебя рождаемое, живое. И вот когда спрашивают: победит ли нас когда-нибудь искусственный интеллект, мне смешно это слушать. Никогда искусственный интеллект не будет владеть, например, межстрочным пространством, которым владеет человеческая душа, душа автора.

- Что значит быть поэтом в условиях войны?

- До 2014 года я очень много писала о любви. Я и сейчас пишу о любви, просто так сложились обстоятельства, что сегодня я являюсь обладателем уникального трагического опыта, связанного с войной в Донбассе, я не могу его никуда деть. Это как невозможно быть слегка беременным. Это часть моей личности, я никуда не могу деться от этого. Вспоминаю мою бабушку Любовь Ревякину, которая всегда страшно боялась войны. Она была восемнадцатилетней девчонкой, филологом, поступила на первый курс. 20 июня 1941 года ей исполнилось 18 лет, и через два дня началась война. Бабушка, сколько я помню себя, всегда повторяла эту страшную присказку: "лишь бы не было войны". Любой мировой конфликт её всегда доводил до дрожи, и она начинала запасаться крупой.

Анна признается, что, «будучи девчонкой, вообще не понимала значение этой фразы».

- Я понимала, что дед совершил подвиг, трижды был ранен и заплатил за то, чтобы у нас был мир. Но я не понимала все равно до конца, что значит эта страшная фраза. Я так подозреваю, что, когда я состарюсь, буду такой же бабушкой, которая будет повторять эти слова. Я уверена, что мои внуки, если не будет какого-то конфликта, также не будут понимать, потому что война - это опыт, который ты можешь получить только лично. Либо ты живёшь в этих условиях, либо ты воюешь, либо являешься родственником того человека, который ушёл на войну. Сейчас вся Россия ощущает, что такое война, потому что очень у многих ушли отцы, братья, женихи, дети.

По мнению поэтессы, «это большая федеральная, общероссийская история».

- И человек, у которого нет этого опыта, никогда не поймёт человека, у которого он есть. Не потому, что он не хочет понять, а просто это невозможно. Можно попытаться понять через искусство, через стихотворение, потому что поэзия - это всегда от сердца к сердцу и затрагивает самое-самое нутряное, это всегда про правду. Но вот так просто в разговоре очень тяжело найти слова для того, чтобы этот опыт передать.

Анна считает, что век, в который мы сейчас живем, можно назвать кевларовым.

- Я хочу поговорить с вами о том веке, в котором мы живём. Как вы понимаете, у больших поэтических взрывов, внутри которого мы сегодня находимся, есть имена. Нам всем знаком золотой век русской поэзии, где самым главным, конечно, является Александр Сергеевич Пушкин. Мы все выросли на серебряном веке. Для нас это такой серебряный ручей, абсолютная луна, которая все освещает своим светом серебристым. Мы знаем век бронзовый, и один из ярких его представителей - Иосиф Бродский, поэт, который родился в Ленинграде. Как правило, веку даётся название постфактум. Век проходит - и литературоведы пытаются понять, каким же словом его можно было бы обозначить. И название, которое придумала я и которое очень активно приживается сейчас, впервые было сформулировано в 2022 году на примере "Антологии донбасской поэзии "Великий блокпост".

Анна объясняет, что «кевлар - это волокно, которое, соединяясь под особым углом, даёт броню».

- Из него делают бронежилеты, берцы, шлемы. Вот это волокно в военном значении - это, безусловно, броня. А что же такое поэтический кевлар? Конечно, это прежде всего те нити, которые снова образовались между автором и читателем, между читателем и воином, между воином и автором. Это такой опыт, которым мы все обмениваемся по невидимым кевларовым нитям. На эту мысль меня натолкнула читательница из Санкт-Петербурга. Когда эти элементы между собой связываются - человек с человеком, воин с поэтом - то как раз и образуется броня. Все гражданское общество, весь народ становится как броня. Это, безусловно, длительный процесс. Очень часто говорят, что у нас в культуре медленно меняется что-то.

«Украинизация на Донбассе была безумная»

Анна часто приводит пример, что Россия - это ледокол.

- Ледоколу очень тяжело поменять путь резко, он не какая-то там яхта, которая быстро меняет свой путь под парусом. Ледоколу нужно время. Но это время мы уже видим, видим первые плоды. В этом году особый упор сделан, во-первых, к восьмидесятилетию Победы, а во-вторых, на тех ребят, кто сегодня на СВО. Это и есть та самая броня. И мне кажется, что об этом важно и необходимо говорить. Тот век, который с нами происходит, это действительно век кевлара.

На встрече Анна решила прочесть стихотворение на украинском языке. По мнению автора, язык в данном случае очень важен для понимания замысла произведения.

- Это русский стих, но он на украинском. Вы поймёте, почему это абсолютно русский текст. Смысл такой: солдат умирает и рассказывает историю, как он сражался, какая страшная людоедская осень, лесополоса, в которой остались ребята, о которых он говорит. Он видит прекрасное сияние, попадает к Господу, и Господь к нему обращается. К его абсолютному, конечно, ужасу обращается на русском языке и предлагает ему говорить. Господь-то все знает, но он дает ему возможность говорить и раскаяться.

- Как человек с Донбасса, что чувствуете, когда читаете стихи на украинском?

- Донбасс находился под усиленной украинизацией. Я как человек университетский, экономист по специальности, познала на своей шкуре методички на украинском языке. Каждый май-июнь у нас было итоговое заседание кафедры, в рамках которого заведующий кафедрой нас ругал, что у нас мало работ защищается на национальном языке. Работы должны были защищаться на украинском языке, ну или хотя бы презентации, когда студент выступает, должны были быть на украинском. Каждый год мы с трепетом и ужасом ждали июня, а в случае с магистерскими диссертациями - февраля, потому что магистры защищаются зимой.

По словам Анны, «украинизация была безумная: кино показывали на украинском языке».

- Вам смешно, а нам было не очень. У нас прекрасный драматический театр и его репертуар был на украинском. Я первый раз после большого перерыва пошла в театр в феврале 2015 года на спектакль на русском языке. Попала, кстати, в тот же день под обстрел, потому что попали рядом с театром. Смотрела к огромной своей радости на русском языке спектакль "Ловушка для одинокого мужчины".

Анна признается, что до этого не ходила в театр, «потому что все было на украинском».

- Нет, не то чтобы я не понимаю, я знаю украинский язык, но прикасаться к искусству на украинском языке, при том что есть прекрасная русскоязычная версия, как минимум странно. Когда украинский язык перестали насильно насаждать через вузы, кинотеатры, театры, то он вдруг мгновенно практически схлопнулся и исчез, потому что донецкая улица говорит на русском языке с вкраплениями региональных словечек, которые не сильно отличаются от русского языка. Часто можно услышать, что Донбасс говорит на суржике. Но это не так. Суржик - это украинская грамматика с вкраплением русских слов. То есть это украинский язык с редкими русскими словами, но это украинская грамматика, а Донбасс говорит на русском языке с вкраплениями украинских слов. В какой-то момент у меня было абсолютное неприятие и отторжение, я буквально не могла даже слышать украинский язык, потому что пришло осознание, что это язык страны, на котором пишутся приказы о том, чтобы нас убить.

«Мы всегда мыслили в парадигме русской культуры»

Анна рассказывает, что «документооборот войны ведется на украинском языке».

- Кроме того, у меня было несколько друзей, которые принципиально выбирали языком своего общения украинский ещё даже в довоенные времена. Ты с ними говоришь на русском, а они с тобой - на украинском. Эти друзья, которые исповедовали махровый украинский национализм, кстати, сейчас все в Европе. В связи со всем этим у меня было абсолютное неприятие к украинскому языку. Со временем оно изменилось, но не могу сказать, что люблю украинский язык. В данном тексте это, конечно, художественный приём.

Анна признается, то «не могла написать стихотворение на другом языке».

- Это невозможно, потому что идея в том, что человек говорит на украинском и испытывает страшное потрясение от того, что Бог говорит на русском. Алексей Преснаков подтвердит мою мысль о том, что с нами воюют люди, которые отлично знают русский язык и говорят на русском языке. Они Донбасс убивают за то, что мы русские - лингвально, ментально, культурно - но при этом они сами говорят на русском языке и приказы отдаются на русском. Они все, конечно, учат украинский, знают его, но в момент абсолютной смертельной опасности шелуха украинского языка слетает.

- Сейчас Донецк ассоциируется с зоной СВО. А как бы вы рассказали о своем городе?

 - Донецк сейчас знают все, это горячая точка. Он известен как город, который стоит насмерть. Я его представляю как город миллиона роз, город балета, город поэтов, город, который может давать ещё и культурные смыслы. Как бы там ни было, сегодняшний патриотический текст, большой русский патриотический текст в том числе центруется по Донбассу. Вместе с дизайнером Ниной Ручкиной у нас была коллаборация, и мы создали платок, а главной фразой, которая вынесена на упаковку, была фраза про шахтёров. "Я люблю тебя, город мужчин с подведёнными чёрным глазами". Когда шахтёр возвращается из шахты, страшная пыль наших подземелий настолько въедается в его глаза, в межресничное пространство, что ее невозможно практически вымыть. Сейчас появились какие-то суперсредства, я знаю, что шахтеры пользуются средствами для мытья посуды, чтобы все отмыть.

По мнению Анны, «у нас великий народ, который придумает, как выкрутиться».

- А в моём детстве, когда ещё не было таких химических средств, я помню, заходишь в троллейбус или трамвай, видишь шахтёра и понимаешь, какой он прекрасный. Видишь этот взгляд, как правило, голубых глаз, таких пронзительных и невероятных. Помню, что папа меня научил: когда ты видишь человека с подведёнными чёрными глазами, нужно встать и уступить ему место, потому что этот человек едет после нечеловеческой смены. Я всегда уступала место, но ни разу никто из них не сел, потому что это настоящие мужчины. Самые-самые настоящие.

- Как изменилась жизнь вашего города после того, как вы вошли в состав России?

- Во-первых, это сбывшаяся мечта. Много-много лет мы об этом мечтали, думали об этом. Были моменты, когда казалось, что эта мечта практически недостижима. Был такой период, я очень хорошо помню его. В 2014 году мы думали, что еще немного - и мы снова вернёмся домой. Я подчёркиваю, что Донбасс лингвально, ментально и культурно всегда был Россией. Мы говорим на русском языке, мы мыслим в парадигме русской культуры. И в 2022 году мы наконец-то вошли в состав России. Это просто потрясающее чувство. Если мне не изменяет память, 17 апреля 2019 года Владимир Путин сказал, что нашим людям будут выдавать российские паспорта. Я тогда ехала за рулём, и эту новость передавали по радио. И я понимаю, что все машины, которые вокруг меня, мы все слушаем то, что говорит Путин. И я вижу, как машины останавливаются. Я сейчас буду плакать, - не может сдержать эмоции Анна. - Машины останавливаются, выходят люди и начинают обниматься, потому что это был момент, когда мы поняли, что мама нас не забыла. Что ещё немножко нужно потерпеть - и мы будем все вместе.