Арт-объект

Писатель Алексей Иванов: «Убил многих героев - вот такой я кровожадный человек»

03.04.2023 Вика ЗВЕРЕВА
Писатель Алексей Иванов встретился в Уфе с читателями. Послушать автора «Сердца Пармы» и «Тобола» в центре "Артерия" пришли и известные уфимцы. На встрече были замечены глава минцифры Геннадий Разумикин, бывший мэр города Сергей Греков, путешественник Олег Чегодаев, экс-глава минземимущества Евгений Гурьев, а также многочисленные блогеры. Такое внимание к персоне Алексея Иванова неслучайно: в своих произведениях он не раз очень тепло отзывался о Башкирии.

«Башкирия - это солнечная страна моего детства»

 

Уфа стала первым городом, куда Иванов приехал для общения с читателями. Затем Алексей отправился в Белорецк, Магнитогорск и Челябинск. Все эти города упоминаются в книгах «Хребет России», «Горнозаводская цивилизация» и «Вилы». Поводом для поездки стал выход нового произведения автора "Бронепароходы".

- Мне исключительно приятно, что так много людей пришло на мою встречу. У меня это первая такая встреча в Уфе и Башкирии, чувствую себя польщенным вниманием, - начал Алексей. - Башкирия действительно очень красивая и гостеприимная, и я бы даже сказал ухоженная. Земля, на которой многое можно посмотреть, поэтому я отдаю должное ее культурным и природным богатствам и так хорошо отзываюсь. Лично для меня Башкирия - это солнечная, прекрасная страна моего детства.

Алексей рассказал, что его родители занимались туризмом, были туристами-водниками, сплавлялись по рекам и «с самого детства таскали в разные походы».

- Для меня класса с четвертого или пятого летний поход на какую-нибудь реку в Башкирии - это было главное событие года, главная радость в жизни. В детстве я проплыл, наверное, по всем башкирским рекам - по Аю, Уфе, Белой, Юрюзани, Зилиму, Сакмаре, Инзеру. Когда ехали в походы, разумеется, ехали через Уфу. И вот вся эта земля для меня всегда радостна и приятна как любые хорошие воспоминания из детства. Поэтому у меня к Башкирии всегда очень теплое, родственное отношение. Как, знаете, бывает у человека деревня, в которой жила его бабушка. У меня бабушка не жила в Башкирии, она жила во Владимирской области, но Башкирия для меня такая же территория.

- В "Вилах" вы с большой нежностью пишете об истории Башкирии. Как вы работали над книгой?

- Я очень люблю книгу "Вилы" и с большой нежностью вспоминаю, как над ней работал. Мы с Юлией Зайцевой объехали почти всю Башкирию, Оренбургскую область, побывали во всех местах, которые описаны в книге "Вилы", то есть во всех местах, которые связаны с пугачевщиной. Это, разумеется, не только Оренбург и город Уральск, но и мелкие деревушки. Например, сёла на отшибе вроде Нагайбака или статусные места, но не пользующиеся популярностью. Например, музей Кинзи Арсланова в селе Кинья-Абызов. Это вообще где-то на краю географии. Я удивился, что в Башкирии есть такие дикие места, где построен гигантский музей. Бывали мы в Каргалах на Каргалинских рудниках, где совершенно фантастические ощущения. В Башкирии побывали в Стерлитамаке, Салавате, Белорецке, Азяне, Каге, Симе, Уфе.

Иванов рассказал, что изучил и работы историков по теме восстания: протоколы допросов самого Емельяна Пугачева, его сподвижников, в том числе и башкирских.

- Это не архивные источники: эти документы изданы книгами, их можно найти. Самое интересное было читать местную литературу, потому что краеведы копают очень глубоко, вытаскивают совершенно удивительные факты. Но эти факты они излагают в маленьких брошюрках тиражом сто экземпляров, которые продаются только в маленьких краеведческих музейчиках. Ни в каком интернет-магазине таких брошюрок не купить, ни на каких ресурсах эти тексты не выложены. Это надо ехать туда, в музейчики, подождать, пока бабушка-вахтерша придет, откроет, и купить на кассе брошюрку. Тогда ты сможешь извлечь факты и потом использовать. Когда я писал о Башкирии, меня изумило, насколько глубоко башкирские ученые изучают историю своего края. Какие есть фундаментальные, обобщающие работы по истории Башкортостана. Я всеми этими работами тоже пользовался, у меня дома уже получилась длинная библиотека из толстых книг по истории и географии Башкортостана. Но все это ожило именно благодаря тому, что я побывал в тех местах, где эти события происходили.

- В "Вилах" вы написали, что самовар частично родом из Башкирии. Как считаете, стоит ли Башкирии претендовать на конкуренцию с Тульской областью?

- Мне кажется, не стоит, потому что этот артефакт уже приватизирован и прочно связан в национальном мышлении с Тулой. И ничего тут не поделаешь. Например, самый первый русский самовар из сохранившихся имеет на пузе клеймо "Иргинский завод, 1741 год". Иргинский завод - это уральский завод, то есть на уральских заводах самовары появились раньше, чем в Туле. Но уже никому никогда не докажешь и уже надо смириться с тем, что самовар - это Тула. Хотя исторически это не совсем так. Но ведь самовар - это и не Башкирия, потому что башкиры "отобрали" самовар у казахов, у уйгуров, а казахи получили их от китайцев. То есть это был транзитный товар, а русские получили его от башкир.

 

«Уральский краевед – это оксюморон»

 

- Вы в больше степени писатель, историк, краевед или фантаст?

- С каждым термином нужно разбираться по отдельности. Если обобщать, то я - писатель, профессионал, который рассказывает интересные истории. Можно их рассказывать с привязкой к реальной действительности, можно полностью выдуманные, но тем не менее это все равно интересные истории. Я предпочитаю рассказывать с привязкой к конкретной действительности и местности. Я не историк. Историк - это тот человек, который работает с документами, археологическими изысканиями и со всеми подобными вещами. Я не сижу в архивах и не езжу в археологические экспедиции, но пользуюсь трудами историков. Если кто-то находит в моих произведениях несоответствие исторической правде и действительности, то все это чушь, ерунда.

По мнению писателя, у историков между собой существуют определенные конфликты - разных школ и воззрений.

- Я, как автор, разумеется, вынужден принимать ту или иную сторону. И вот человек, который представляет противоположную сторону, разумеется, считает меня неправым. А на самом деле это разборки внутри корпорации историков, а не разборки историка с писателями. Повторю, что я не историк, но по образованию культуролог. Для того, чтобы быть культурологом, нужно разбираться в истории. Необязательно быть профессиональным историком, но нужно разбираться в истории хорошо. Я закончил Уральский госуниверситет. Моя специальность, когда я поступал, называлась "История искусств", а когда закончил - называлась "Искусствоведение и культурология".

Алексей Иванов замечает, что то, чем он занимается, - это «культурологические работы, а не исторические».

- Хотя, разумеется, история в них представлена наиболее полно и объективно. Книга "Горнозаводская цивилизация", которой я горжусь, не об истории промышленности Урала, а о том, что промышленность Урала представляет из себя самодостаточный, самобытный, уникальный культурный феномен. Точно также книга "Вилы", посвященная пугачевскому бунту и во многом Башкирии. Это книга, в которой рассказывается история пугачевского бунта, но эта история рассказывается с культурологической точки зрения. То есть я делаю экскурсы и в прошлое, и в будущее, чтобы доказать или проиллюстрировать свои концепции. Я активно привлекаю и фольклорные материалы, и мифологический материал для того, чтобы картинка была ярче. То есть я писатель, который хорошо знает историю, но не является профессиональным историком и не занимается историческими изысканиями, но активно пользуется работами других профессиональных историков.

Писатель четко определил, что не считает себя и краеведом.

- Краевед - это человек, который занимается только своим маленьким кусочком территории, своей небольшой местностью. Зачастую краевед не видит взаимосвязи местного с общим контекстом. Это, к сожалению, беда краеведения, это очень неправильно. Я всегда вижу взаимосвязь с контекстом. На примере своего края рассказываю обо всей истории и обо всей земле, а не только о краешке земли. Ну и в конце концов часто называют меня уральским краеведом. Это даже по смыслу абсурд, потому что Урал - огромная территория. Как можно быть уральским краеведом? Понимаю, краевед какой-нибудь деревеньки, но уральский краевед - это глупое словосочетание, оксюморон.

А что касается фантастики, то автор признался, что любит «присочинить, если это идет на пользу делу».

- И, разумеется, я это делаю только в романах, а не в книгах нон-фикшн. В нон-фикшн я прочно опираюсь на документы, хотя о событиях рассказываю художественным языком. Если я пишу романы, то там к фактуре я могу относиться по-разному. Могу что-то додумывать, могу гипотезу представлять в виде факта, а могу просто подавать материал так, что он кажется вымыслом, хотя на деле вымыслом не является. В каждом случае своя стратегия и разбираться надо индивидуально.

 

«Говорили, что в «Географе» я оболгал профессию учителя»

 

- В вашей новой книге "Бронепароходы" есть что-то мистическое?

- Никакой мистики в "Бронепароходах" нет. Это, наверное, мой первый исторический роман, который обошелся без мистики. Там такая фактура, в которой мистика была бы противоестественна, неорганична, поэтому я ее и не использовал. С другой стороны, в книге описываю чудотворную икону, которая реально совершает чудо, но просто чудо там совершенно реалистическое.

- Почему вы написали новый роман именно о гражданской войне?  

- Дело в том, что роман о речном флоте я хотел написать уже очень давно. Я сам сын инженеров-речников и на реке прошло все мое детство, а речные теплоходы - одно из главных воспоминаний моего детства. Я жил в районе Водники и у нас все было завязано на судоремонтном и судостроительном заводе. Вплоть до того, что даже на субботники в школах нас водили в затон на пароходы сгребать с крыш, с палубы снег. Мне всегда хотелось написать про речной флот, и я неплохо знал его историю. Ну а гражданская война - это самая яркая страница в истории речного флота.  

- Почему вы убили всех героев в "Бронепароходах"?

- Ну я не всех убил, но многих. Вот такой я кровожадный человек. Считаю, что этот роман нужно было закончить именно так. Для того, чтобы объяснять причины смерти каждого конкретного героя, мне очень сильно нужно углубляться в сам роман. По каждому конкретному герою могу объяснить, почему я его укокошил. Но в целом сказать сложно - мотивы всегда разные.

-  В книге "Быть Алексеем Ивановым" изложена ваша переписка с читателями. Как считаете, актуальна была бы сейчас такая книга, но уже с новыми вопросами?

- Мне кажется, дело не в формате. То есть вопрос - не насколько актуальна такая книга, а насколько актуален тот человек, который является автором книги. Если человек адекватен времени, если он размышляет над проблемами своей эпохи, если он умеет давать емкие и глубокие ответы, то, разумеется, все это будет актуально. А если это просто бла-бла-бла на общую тему, то кому это интересно, кроме самого автора? Я тешу себя надеждой, что я был интересен. В конце концов издать эту книгу было не моей инициативой. Если ко мне вышли извне с предложением сделать переписку с читателями на сайте книгой, я доверился компетенции этого человека и согласился на такое издание.

- Прототипом героя романа "Общага-на-Крови" являлся Башлачев? Насколько этот роман реалистичен?

- Да, прототип Ваньки Симакова - Александр Башлачев. Когда я был студентом факультета журналистики на первом курсе, наши пятикурсники были первокурсниками при Башлачеве. То есть я с ним законнектился через одно студенческое поколение. Но я не знаю, таким он был человеком или нет. Я все-таки своего героя сконструировал, взял с другого человека, не с Башлачева. Но его жизненная позиция, протест и его стихи - это, разумеется, энергетика Башлачева. Понимаете, роман может быть и реалистичен, и нереалистичен одновременно, смотря с какой точки зрения смотреть. Вот я, например, описывал в романе "Географ глобус пропил" поход учителя с учениками, все злоключения, которые с ними случились. Все, что там описано, - правда. Это происходило либо со мной, либо с моими знакомыми. Но это происходило с разными людьми и в разных походах, а я просто собрал все вместе. Точно так же в "Общаге" я собрал все коллизии, которые были на моей памяти, моем опыте в общежитие Уральского университета. Но это было не со мной и не с одним человеком, а с разными людьми и в разное время. Но эти вещи действительно происходили. 
- После выхода "Пищеблока" получали претензии от каких-нибудь политических движений? Вступаете ли в диалоги в таких случаях?

- Прилетали и еще как. Знаете, я считаю, что такие диалоги бессмысленны. Если уж мне прямо на сайт писали или на встречах говорили, я, разумеется, отвечал. А если я где-то слышал какое-то мнение, пусть даже и абсурдное, я не лез в дискуссию и не навязывал своего мнения. Такие претензии политические поступают практически по поводу любого романа. Вот написал я "Географ глобус пропил" - сразу были претензии: "он оболгал профессию учителя", "все не так", "ученики на самом деле хорошие, голубоглазые, стремятся к знаниям, а у вас хулиганы какие-то, водку пьют", "вы все наврали, у вас учитель педофил". Написал роман "Сердце Пармы" про XV век: "да все было не так", "да у нас были хорошие добрые попы, которые всех крестили и народ к ним стекался со всех сторон, лишь бы принять это крещение". Ничего, что из шести первых епископов двое были убиты, а один сошел с ума? Конечно, это мирное доброе крещение. То есть все равно ко мне претензии, что я оболгал историю православной церкви, что я сепаратист и тому подобные вещи. На такие претензии уже устаешь реагировать, это уже неинтересно.

 

«Если сейчас реки пустые, значит, душат экономику»

 

- Почему решили написать книгу про Калининградскую область - "Тени тевтонов"?

- Эта книга связана с моими путешествиями. Дело в том, что я географически влюбчивый человек. Приезжаю на какую-нибудь территорию и влюбляюсь в нее. Например, приехал в западную Сибирь, в Тобольск - и влюбился. Пришлось написать роман "Тобол". Точно также я приехал в Калининград, влюбился в Северную Пруссию и мне захотелось написать роман именно на материале Калининградской области и северной Польши. Ну а одной этой влюбленности в территорию мало. Нужно, чтобы подвернулся хороший сюжет, и этот сюжет должен обладать потенциалом отвечать на некие вызовы современности. И вот я решил написать антиконспирологический роман. Этот роман делится на две части. Одна часть - события XV века, о Тевтонском ордене в замке Мариенбург, который являлся столицей Тевтонского ордена. Этот замок осаждают враги, и магистр ордена вынужден бежать из замка. Вторая часть - события 1945 года, весна, когда советские войска взяли Кенигсберг и всю Восточную Пруссию и из Кенигсберга бежал гауляйтер Эрих Кох, который был руководителем Восточной Пруссии. Причем все эти события - абсолютная историческая правда. И вот побег Эриха Коха очень напоминает побег магистра Тевтонского ордена. Ну а нацисты провозгласили себя последователями Тевтонского ордена. То есть история описала некую петлю, создала зеркальное отражение. А в истории Третьего рейха отразилась история Тевтонского ордена, и об этом отражении я и написал свой роман. Главный мой герой - поляк, историк - человек конспирологического мышления. Он знает, как события сложились в XV веке и в XX веке, ищет подобия, аналогии и начинает объяснять поступки людей не собственной волей этих людей, а тем, что когда-то в XV веке эти действия были совершены и сейчас они отражаются, повторяются. То есть он живет по принципу, что мы не только можем повторить, но мы и повторили. И когда он начинает объяснять и проектировать дальнейшие события через вот это повторение и воспроизводство того, что было 500 лет назад, он создает абсолютно дегуманистическую ситуацию. Он приводит хороших людей к жизненной катастрофе, и ему даже Сатана говорит, мол, мне, Сатане, этих людей жалко, а тебе почему не жалко. Его конспирологическое мышление приводит к катастрофе. Я написал роман о крахе конспирологического мышления. На самом деле это не рыцарский роман, не фантастика, не приключения, это антиконспирологический роман.

- Вы сейчас пишете книгу "Речфлот". Как можете оценить речной флот нашей страны?

- Я ездил по всяким речным городам, чтобы напитаться ощущением реки. Больше всего мне нравилось в Нижнем Новгороде, это город, где я родился. Некоторое время жил в Казани и очень мне нравилось в Самаре. Речные ощущения сильнее всего в Нижнем Новгороде и Самаре, а вообще я бывал и в Чистополе, и в Сарапуле, и в Уфе. Я сейчас пишу книгу "Речфлот" - история российского речного флота. Она делится на две части - дореволюционная и послереволюционная. До революции весь речной флот в России был частным. Железные дороги частично были государственными, а речфлот весь был частным. И это был самый мощный речфлот в мире. То есть частный бизнес позволял России иметь самый мощный флот в мире, потому что это был свободный бизнес. Если сейчас у нас нет речного флота, то либо у нас нет бизнеса, либо этот бизнес не свободный. Когда мы будем жить в стране с полноценным и полнокровно развивающимся частным бизнесом, со свободой частного предпринимательства, вернется и речной флот. Люди очень предприимчивы и изобретательны, они найдут как приспособить наши реки, как запустить по ним корабли, какое дело этим кораблям найти, чтобы это приносило прибыль. Если сейчас наши реки пустые, это не потому, что речному флоту нет места в новой экономике, а потому, что эта экономика душится властями со всех сторон. Во всяком случае в свободных странах, например, в Канаде или США, огромный речной флот. В Европе все реки заполнены речными корабликами. Там почему-то может существовать речное судоходство, значит, соответственно, и в России может существовать. Чем больше будет свободы, тем больше будет пароходов на реках.

 

«Сценарист - это самая паршивая работа»

 

- Как оцениваете экранизацию "Сердца Пармы"?

- Вообще писатель в кинематографе может участвовать в двух ролях - быть автором романа-первоисточника, который экранизирован, или быть автором сценария фильма. Я побывал и в той, и в другой роли. В качестве автора сценария я участвовал в фильмах "Царь" Павла Лунгина и в сериале "Тобол" Игоря Зайцева. Ни там, ни здесь мне не понравилось. Дело в том, что сценарист в российском и мировом кинематографе - это самая паршивая работа. Когда только начинается работа над фильмом, все сценариста очень уважают, ждут от него сценария. А как только дописал, он нафиг никому не нужен - у него сценарий выхватывают из рук и начинают переписывать. Порой переписывают до полной противоположности тому, что он сделал. Сценарист не имеет возможности ни возразить, ни отстоять свои интересы и свое художественное видение. Так случилось и с "Царем", и с "Тоболом". То есть мои сценарии были кардинальным образом переделанные. И то, как они были переделаны, мне не понравилось. Если в случае "Царя" я стерпел, то в случае с "Тоболом" эти переделки были до такой степени сильные, глубокие и бездарные, что я просто не смог терпеть и сказал, чтобы убирали мое имя из титров фильма, потому что ту историю, которую снимали, придумал режиссер Зайцев и пусть все шишки на него сыпятся. То есть "Царь" мне не нравится, а "Тобол" мне активно не нравится. Это не экранизация, а фильмы по моим сценариям.

Алексей замечает, что «есть экранизация в чистом виде». К ним писатель относит работы "Географ глобус пропил", "Общага", "Пищеблок", "Сердце Пармы".

- В этом случае я был автором первоисточника и никак не участвовал в создании фильма. То есть я продал права на экранизацию и спокойно стоял на лестнице, курил бамбук и вместе со всеми зрителями ожидал, когда мне покажут интересное кино. Эти фильмы мне все нравятся, но каждый из них - по-своему. Отношение к экранизациям - это как отношение автора к своим произведениям, особенно, если их много. Невозможно сказать, какое из них лучшее или какое нравится больше. Любой человек может это сказать, но автор - это единственный человек, который не может назвать что-либо конкретное. Представьте, что вы многодетная мать, у вас 10 детей. Но вы же не можете сказать, что больше всех любите второго, потому что он круглый отличник, и седьмого, потому что он кандидат в мастера спорта. Нет, мать любит всех своих детей, но каждого - за свое. Точно так же и писатель любит все свои романы, но каждый роман - за свое. И в экранизациях - каждую за свое. Например, "Географ" мне нравится за ощущение провинциальной хтони, русской тоски. "Пищеблок" - за кастинг, как точно все актеры подобраны к тем персонажам, которых я придумал для своего романа. И про каждый фильм я могу говорить отдельно. По поводу "Сердце Пармы" - фильм мне понравился и даже очень.

Писатель замечает, что «все фильмы-экранизации чем-то отличаются от первоисточника».

- Не бывает такого, что фильм один в один следует первоисточнику. В принципе, если такое и случается когда-то, чаще всего означает, что фильм неудачный. Дело в том, что экранизация - это перевод из одной художественной системы в другую, то есть из литературы - на язык кинематографа. Такой перевод всегда сопряжен с какими-то утратами, изменениями, дополнениями и к этому надо относиться с пониманием. Если ты это не принимаешь, то просто не участвуй в этой игре. Я все понимаю и отношусь лояльно к изменению моих сюжетов и героев, потому что главное требование к любому фильму и экранизации в том числе, чтобы фильм сам по себе был хорошей историей. Если фильм - хорошая история, значит, фильм состоялся, значит это хорошая экранизация, даже если она сильно отошла от первоисточника, даже если половина сюжетной линии потеряна, а половина героев поменяли характеры. Желательно, конечно, чтобы роман-первоисточник в фильме был жив. В "Сердце Пармы", невзирая на все отличия от первоисточника, роман в фильме ощущается живым и фильм сам по себе хорошая история, то есть кино, которое просто интересно смотреть. Так что я считаю "Сердце Пармы" удачной экранизацией.

 

«Мне дают читать только хорошую критику»

 

- Читаете ли критику и как к ней относитесь?

- Критику не читаю. Дело в том, что у меня к критике огромные претензии. Считаю, что критика как институт в современной культурной ситуации уже умерла. Как только появились новые средства коммуникации, то есть соцсети, интернет, критика лишилась своего антологического статуса. Вместо критиков появились литературные блогеры, а это совершенно разные профессии. Чем отличается критика от литературного блогерства? Если пользоваться кулинарной метафорой, можно сказать, что критик говорит о рецепте блюда, а блогер - о вкусе. А о вкусах, как известно, не спорят. Современные критики, пытаясь завоевать аудиторию, а это в первую очередь интернет-аудитория, превратились в блогеров - рассказывают о своих впечатлениях. А их впечатления меня совершенно не интересуют. Мне хочется профессионального разговора, поэтому современную критику я не читаю, но я в курсе. Я поступил очень хитро. У меня есть продюсер Юлия Зайцева, который читает всю эту критику - и хорошую, и плохую. Хорошую дает мне прочитать, а про плохую просто мне не говорит. Так что, если кто-то обливает меня помоями, то меня просто нет на том месте, куда эти помои выливаются.

- Бывают ли у вас периоды творческого упадка?

- Периоды упадка бывают у всех, не только у писателей. Но надо понимать, чем отличается профессионал от непрофессионала. Профессионал и в период упадка работает точно так же. Представьте, вы профессиональный хирург и у вас упадок сил. Вот вы все бросаете и не идете оперировать, мол, что-то настроения нет. Ну и больной взял да и помер, потому что ему операцию не сделали. Нет, хирург идет и все равно делает операцию, и делает ее точно так же хорошо. Профессионал работает всегда и работает хорошо, но в период упадка больше приходится затрачиваться на хорошую работу. То есть, когда у тебя хорошее настроение или вдохновение, все летит быстро, получается сразу, а в период упадка все тащится медленно и получается не сразу. Но все равно доделывается и все равно получается, если ты профессионал. Умение игнорировать свое настроение - это и есть критерий профессионализма. 

- Что вы читаете, кем вдохновляетесь?

- Художественной литературы я читаю мало, потому что у меня нет времени. Мне очень много приходится читать по теме своих произведений и нон-фикшена, поэтому на чтение художественной литературы просто не остается ресурса. Для души перечитываю определенный круг произведений. Это для меня как своеобразная медитация, я просто успокаиваюсь, получаю удовольствие. Могу перечитывать и сто, и тысячу раз, мне это не надоедает. Иногда я читаю произведения современных авторов. Но это либо нашумевшие авторы, чтобы знать, о чем шум, либо чем-то меня привлекает то или иное произведение. Чтение бессистемное, то есть как получилось, так и получилось, что под руку подвернулось, то и взял.

- Читали Гузель Яхину?

- Разумеется, читал. Сначала у меня вышел роман "Сердце Пармы", потом "Золото бунта" и очень часто я стал встречать такую фразу, что Иванов - автор романа "Золото Пармы". Я жду, когда у наших критиков прозвучит, что Иванов автор романа "Бронепароходы на Самарканд". Думаю, что рано или поздно это прозвучит. Возможно, что и Гузель Яхина этого ждет. Считаю, что Яхина - очень мощный автор, который, без сомнения, войдет или уже вошла в золотой фонд русской литературы.

 

«Фантастика для меня - давно прошедший этап»

 

- Начинали вы с фантастики. Почему сейчас не пишете в этом жанре?

- Мои первые литературные произведения были фантастические, публиковались они в основном в журнале "Уральский следопыт". Но фантастика для меня - давно уже прошедший этап. Я взрослел и окружающий мир для меня становился постепенно интереснее, чем мир фантазий, чем мир, который можно выдумать. Чем больше я узнавал о мире, тем больше ощущал его бесконечное разнообразие и его фантастичность. И мне уже не было нужды улетать в какие-то вымышленные вселенные, потому что реальная вселенная была ничуть не менее интересна.

Несмотря на это, Алексей Иванов «в душе сохранил любовь к фантастике».

- Часто прибегаю к ней как к средству выразительности. Но в качестве жанра, в котором бы работал, я фантастику уже не использую. Сейчас мои фантастические произведения переиздают и продают, но я уже не обращаю на это особого внимания. Последняя книга, которая для меня была важна, это выпущенный к 50-летию сборник моих повестей. Книга называется "Охота на Большую медведицу". Эти повести написаны в конце 80-х - начале 90-х, они все старенькие, им больше 30 лет. Книга стала мне подарком, потому что она наконец-то правильно позиционировала мою фантастику - это еще советская фантастика. Книга проиллюстрирована современным художником, который в точности воспроизвел манеру художника Евгения Мигунова. Мигунов в советское время иллюстрировал самых знаменитых фантастов - Стругацких, Кира Булычева, Евгения Велтистова. Специально для меня сделали книгу именно с такими иллюстрациями, чтобы было понятно, что это детская советская фантастика.

- Вам интересна детективная тема, не хотите поработать в этом ключе?

- Вообще детектив как жанр мне интересен, но сами детективы - это не то чтение, какое я предпочитаю. Бывает, случается, что я читаю детективы, но это не мой любимый жанр. Мой любимый жанр - про вампиров и оборотней. Если я что-то беру для развлечения, то это какой-то роман ужасов. Я уже работал в формате детектива в романе "Золото бунта", там герой занимается расследованием гибели своего отца. Возможно, еще буду обращаться к формату детектива, но это не самый мой любимый формат.

- Когда вы создаете роман, изначально знаете, каким будет финал?

- Я все планирую заранее. И вообще пока ты не распланировал роман, начинать его писать - это опрометчиво. Понимаете, роман - очень большая структура, очень трудоемкое занятие придумать произведение, занимает много времени. Роман я пишу год и не могу потратить год своей бесценной жизни, которая у меня одна, на какую-нибудь ерунду, на развлекалово. Если пишу, то отношусь к этому серьезно и пишу на серьезную тему, невзирая на то, что произведение может быть про вампиров или оборотней. Все продумывается заранее, очень тщательно. Представьте, если уподобить роман 40-этажному зданию, вы же не будете его строить, не имея никаких чертежей. С романом точно также, когда я начинаю писать, я уже знаю, как будут развиваться действия, и знаю, чем все закончится.

- Испытываете ли вы сочувствие к героям?

- Безусловно, сочувствую им, но я героев придумал и знаю, кто в конце погибнет. Но я не буду весь роман плакать над его несчастной долей. В конце концов все мы умрем, к этому надо относиться философски. Я к герою отношусь так, как он того требует в данный момент - люблю его, ненавижу, ругаю, восхищаюсь им или просто умиляюсь. Когда пишу, мое отношение нормальное, человеческое, как будто это мой близкий друг или родственник. А в конце, когда отписываю гибель, если, конечно, герой погибает, я описываю это с горечью. Мне жалко расставаться с героем, потому что я понимаю, что больше уже никогда с ним не встречусь. Дело в том, что перечитать все я могу, а снова жить его судьбой, личностью у меня уже не получится. Дело в том, что судьбой героя живешь только когда придумываешь текст, а не когда читаешь.

- Будет ли у вас роман про геологов?

- Сейчас я как раз разрываюсь между замыслами двух романов. Один из них про геологов. Про самоцветную лихорадку на Ильменских горах, про радиевую экспедицию, которой идеологически руководил Вернадский. Разумеется, там будут и профессиональные геологи, и народные. Горщики, которые находили самоцветы самым причудливым образом. Например, скажем, один горщик был химиком, он занимался тайной добычей самоцветов по ночам. А ночью же ничего не видно, и он научился определять минералы и самоцветы на вкус. Он лизал камни и определял, что это за камень. Таких историй на Ильменских горах очень много. Мне бы на этом материале хотелось сделать роман. Буду я его делать или нет, не знаю, но скорее всего буду. Но к этой идеологической теме я обязательно приду.

 

«Наша страна отвратительно москвацентрична»

 

- Каким еще историческим событиям вам интересно посвятить свои произведения?

- Событий много, но дело ведь не в самих событиях. Мне нравится описывать некие замкнутые, может быть, даже герметичные миры. Если вокруг такого события есть подобный мир, то это меня привлекает, а если нет, то мне и не хочется описывать. Например, "Сердце Пармы" - это замкнутый мир. Последнее древнерусское княжество в окружении язычников. Роман "Общага" - это замкнутый мир - общага и студенты, которые в ней живут. "Пищеблок" - замкнутый мир - пионерский лагерь, пионеры и вампиры. Если есть возможность создания такой микрокультуры что ли, локуса замкнутого мира, я начинаю думать, взять ли мне это за основу своего романа. Мне вообще нравятся те события, которые происходили вдалеке от столицы, потому что наша страна отвратительно москвацентричная. Обществом считается, что все самое важное и интересное происходило всегда в Москве, точнее даже всегда было связано с русской властью. Я считаю, что это далеко не так и за пределами столицы происходило не меньше, а то и больше всего самого разного, исторического. Если, например, брать Урал, мне кажется исключительно интересная тема оренбургской экспедиции. Это такое небывалое событие в русской истории, которому вообще нет аналогов. Притом событие очень масштабное, порой даже грандиозное. Событие, которое отбросило исторический след на столетия после себя. Об этом очень интересно было бы написать роман. Но вряд ли этот роман напишу я, однако тема мне очень интересна. Таких тем в истории России немало.

- Вы участвовали в телепроекте с Леонидом Парфеновым. С кем бы еще хотелось поучаствовать в телепроектах?

- Это не я участвовал в проекте Леонида Парфенова, а Леонид Парфенов участвовал в моем проекте. Руководила Юлия Зайцева, она была генеральным продюсером, а Леонид Парфенов - приглашенной звездой, его команда занималась съемками. Причем команда прошла конкурс. То есть мы не сразу к ним обратились, а сначала попробовали других. Я задумал сделать документальный фильм об Урале. Никогда не имел никакого отношения к телевидению, но что-то мне захотелось и так повернулось событие, что мне предложили большие деньги на этот проект. Я осмелился эти деньги взять, поскольку опыта у меня не было никакого, а наглости хватало. Примерно через восемь месяцев от начала этого проекта я пригласил Леонида Парфенова. Сначала мы ездили, смотрели натуру, собирали материал, потом я писал сценарий и только потом появился Леонид Парфенов. Изначально этот проект был гораздо больше, нежели фильм "Хребет России", и я думал, что выйдет серий 12 или 16. Но когда я разговаривал на телеканале с генеральным продюсером, он мне сказал, что никакой федеральный канал не возьмет фильм о провинции больше, чем четыре серии. То есть про кремлевских любовниц хоть сто серий, про кремлевских правителей, богему и московскую тусовку сколько угодно серий, а про провинцию - четыре и больше ты ничего не получишь.

Алексей признается, что «это было страшно оскорбительно, унизительно не только для меня, но вообще для всей России».

- Почему мы не имеем право быть представленными на федеральном телевидении? Но тем не менее это факт и мне пришлось ужимать проект до четырех серий, поэтому очень многого не было показано. Например, нет Уфы - просто не влезла. Проект посвящен Уралу, а в нем нет Мамина-Сибиряка, нет Верхотурья и еще многого чего нет. Однако мы его сделали и с большим успехом фильм прошел по Первому каналу, причем в прайм-тайм. А этого еще надо добиться. У меня появлялись другие замыслы подобных телепроектов, но, к сожалению, грянул кризис 2008 года. Точнее, к тому времени он уже докатился до отечественного телевидения, и все эти проекты зависли, а потом и сдохли. Затем у меня самого закончилось желание заниматься телепроектами. Мне сейчас этот материал интересен в качестве, а не телевидения.

Хотя писатель отдает себе отчет, что «у книжных проектов аудитория гораздо меньше, чем у телевизионных».

- Например, путеводители нового формата, которые издает Юлия Зайцева, это ее авторский проект. Серия "Путешествие с Алексеем Ивановым" - первые книги "В сердце Пармы" и "Железный пояс". "В сердце Пармы" - это путеводитель по северному Уралу, то есть по миру романа и фильма "Сердце Пармы". "Железный пояс" - презентация всего Урала. Я Юлии предлагаю идею путеводителя, который пришел из несостоявшихся телевизионных фильмов. Мне, например, очень нравится история протопопа Аввакума. Считается, что с Аввакума началась русская литература. Мне, например, казалось интересным снять фильм в формате роуд-муви, то есть история путешествий, про протопопа Аввакума, потому что он где только не побывал. Сам он родом с Поволжья из-под Нижнего Новгорода и Макарьевского монастыря. Он, разумеется, был в Москве, сидел в тюрьме в Кирилло-Белозерском монастыре, был на Соловках, в Соликамске, Верхотурье, Тобольске, пешком перешел Байкал вместе с каторжниками, был в Нерчинске, ходил в Монголию, в конце концов погиб в низовьях реки Печоры в городе Пустозёрске. Было бы здорово пройти маршрутом Аввакума, но в XXI веке, показать, что на этой территории изменилось с тех времен. Делать эту историю в формате фильма мне уже неинтересно, но я дергаю Юлю за рукав, чтобы сделать путеводитель по пути Аввакума. То есть фильмами я больше заниматься не буду, но, возможно, эти идеи как-то видоизменятся в какой-то другой культурный продукт.

 

 «Мне не нужно десять правил, чтобы быть писателем»

 

- Мне представляется, что писатели делятся на две категории, - размышляет Алексей Иванов. - Одна категория называется смешной аббревиатурой - ВПЗР - великий писатель земли русской. Обычно такие писатели всем своим творчеством окучивают одну единственную титаническую идею. Чаще всего эта идея - страдания русского народа или идея величия русского народа, или идея злодеяний российской власти. И вот о чем бы этот писатель не писал, он всегда пишет только об этом. Классический пример ВПЗР при всем моем уважении - Александр Солженицын. Я считаю Солженицына выдающимся писателем, но по формату он как раз ВПЗР. И есть писатели другого типа, к которым я отношу и себя. Это так называемые буржуазные писатели. Они своими произведениями отвечают на раздражители современности. Есть какие-то вещи в окружающей жизни, которые страшно достают, и ты хочешь своим романом дать ответ на этот раздражитель. Разумеется, это какие-то серьезные раздражители, не цены на коммунальные услуги, а что-то более солидное.

- Есть ли у вас правила писателя?

- Для меня такие правила не нужны. Что такое писатель? Это не просто человек, который пишет романы. Это особый склад личности, потому что все мы по складу личности разные. Есть люди-борцы. Что бы они ни делали, они всегда борются. Борются с женой, со своими детьми, заставляя их делать домашнее задание, с начальством на работе, с продавщицей на кассе в магазине, со своей собакой, со своей ленью. У них всегда борьба. Любой его жизненный акт является актом борьбы. Есть воры. Чтобы они ни делали, всегда смотрят, как бы что-то подтибрить, в свой карман положить, утащить. Они весь мир видят, как чужой карман. Кто-то прирожденный фотограф и для него вся жизнь, все впечатления - это фотографии, которые он может сделать. Мысленно он фотографирует эти места, и они откладываются в его памяти. Кто-то прирожденный журналист. Для него вся жизнь - это новости, которые он может рассказать, у него везде сенсации, суперсобытия. Я по своей природе писатель, для меня весь мир - это истории, которые я могу рассказать. Я так воспринимаю мир, запоминаю мир. Так жить для меня совершенно естественно, поэтому, как только я научился писать, начал сочинять истории и записывать их. Несколько лет назад обнаружил у себя тетрадку, она была исписана примерно на треть детскими каракулями. На обложке было написано "Три Робинзона. Фантастический роман. Алеша Иванов, 6 лет". То есть в шесть лет я уже ощущал себя писателем. Причем сразу масштабным, которому по плечу роман. Я всегда что-то писал, для меня это совершенно естественно. И это я говорю к тому, что мне не нужно 10 правил, чтобы быть писателем. Мне нужно быть собой и тогда я буду писать.

- Вы обладаете уникальным творческим почерком - ваши книги сильно отличаются друг от друга. Как вам это удается?

- Я очень серьезно отношусь к проблеме языка. Для каждого произведения стараюсь разрабатывать свой собственный лексикон, составляю словари. Например, для "Золота бунта" составлял словарь сплавщиков, то есть термины, которыми пользовались люди, сплавляющие грузы в XVIII веке по реке Чусовой. Для того, чтобы составить этот словарь, я взял старинный словарь химической промышленности 1906 года. Это словарь для инженеров-химиков, лесоводов, лесорубов. Выписал оттуда все красивые слова, которые мне могли в романе пригодиться и использовал их. Так я работаю всегда. При написании романа "Тобол" составил много словарей. Один словарь - петровского новояза, времен Петра I. То есть те слова, которыми пользовались при Петре офицеры и чиновники. Другой словарь из этого романа - раскольника, в котором старорусские слова. Третий - профессиональный, например, словарь артиллеристов. Четвертый - инородцев, которые жили в тех местах. То есть для каждого романа я составляю словари, сборники идиом или выражений, которые характерны именно для этой социальной страты. Например, писал я роман простонародный "Ненастье" и специально составил сборник быдло-идиом. То есть как разговаривает быдло, для того, чтобы воспроизвести эту социальную страту. Я считаю, что это нормальная работа писателя составлять такие словари и сборники идиом. Если ты этого не делаешь, то ты подходишь к работе непрофессионально. А я считаю себя профессионалом.  

 

«Революция была чудовищной катастрофой»

 

- В одном из интервью вы сказали, что Россия до революции имела огромный потенциал. Какой, на ваш взгляд, путь должен был быть у нашей страны?

- Если бы не большевики, у нас бы очень бодро и динамично развивалась страна. Если в 1913 году Россия занимала пятое место в мире, постепенно переходя на четвертое место, то сейчас мы были бы либо на втором месте, либо на первом месте. То есть сейчас бы Россия занимала место Китая по индустриальному развитию. Только в отличии от Китая мы бы, конечно, были не тоталитарной страной, а демократической со своими особенностями. У нас бы была не такая демократия, как в США, но тем не менее все равно бы была демократия. Большевики чудовищным образом сломали развитие страны. Я сейчас пишу книгу "Речфлот". Это история речного флота России от появления первых пароходов до развала Советского Союза. На примере одной отрасли видно, как много было всего до революции и как мало всего оказалось после революции и в первое десятилетие советской власти и насколько незначительно все восстановилось в 60-70 годы.

Писатель считает, что «октябрьская революция была чудовищной катастрофой для нашей страны».

- Любой, кто разбирается в истории, со мной согласится. Я помню удивительное впечатление, когда в Екатеринбурге только открылся музей царской семьи, я пришел туда и с бесконечным изумлением смотрел фотографии на стендах. Например, Николай II на освящении подводных лодок или схема московского метрополитена 1907 года. Или, например, схема Байкало-Амурской магистрали, сделанная еще в самом начале XX века. То есть огромное количество свершений, которые мы приписываем советской власти, на самом деле были задуманы еще при царе. И если бы не революция, они были бы сделаны гораздо раньше и с гораздо меньшими затратами.

- Как вы относитесь к личности адмирала Колчака?

- К Колчаку отношусь с большим уважением. Это был человек воли, человек чести, ни в коем случае не зверь и не людоед. Хотя порой ему приходилось принимать жесткие решения, но таких решений как Троцкий он никогда не принимал. По поводу интервентов. Само понятие это какое-то негативное, мрачное. Но интервенты все были разные. Они пришли по разным причинам и в разные области. Например, чешские легионеры, с которых началась гражданская война, ну какие это были интервенты? Они были завезены царским правительством. Просто советская власть не выполнила обещания, которые царское правительство дало чехам, и чехи превратились в белочехов. В чистом виде они интервентами не были. Например, не были интервентами англичане на Северной Двине. Они пришли по приглашению советского правительства. Власть поменялась на этой территории, и они перешли на белую сторону, а не на сторону большевиков. Англичане ушли сами, причем ушли тогда, когда поняли, что население их не поддерживает. Эти интервенты не имели амбиций захватить территорию, установить какой-то протекторат или еще что-то. Они участвовали в гражданской войне на одной из сторон. Когда поняли, что их участие нежелательно, ушли. Третья история - японцы на Амуре. Там действительно были интервенты, которые хотели захватить определенные территории, установить свою власть над Приамурьем так же, как они потом установили власть над Манчжурией. То есть интервенты были неоднородные, приглашали их совершенно разные силы и вели они себя по-разному. Колчак, например, приглашал приличных интервентов.

 

«Сейчас место идеологии занимает конспирология»

 

- Кто для вас герой нашего времени?

- Надо сказать, что такое герой нашего времени. Это особый литературный тип. Это не тот герой, которого все знают. Например, сейчас все знают Фандорина, но Фандорин не герой нашего времени, не самая популярная фигура. Герой нашего времени - это такой человек, внутренняя драма которого совпадает с основной драмой эпохи. Обратимся к первоисточнику - роману Лермонтова "Герой нашего времени". Когда Лермонтов писал свой роман, какая была главная драма эпохи? Это 30-е годы XIX века. Главной драмой был уход с исторической арены аристократии. То есть аристократия, все графья, князья и так далее, обладали культурой, образованием, они все были у власти, при деньгах, при ресурсе. И в то же время ничего не могли сделать со страной, ничего не могли дать ей. Они уже лежали на пути прогресса, как бревно. Аристократия изжила себя и должна была уйти с исторической арены. Уход аристократии был главной драмой той эпохи. И если мы посмотрим на Печорина именно с этой точки зрения, увидим, что Печорин собой олицетворяет эту драму. То есть Печорин - умный, образованный, тонко чувствующий человек, способный на поступок, решительный и в то же время Печорин никому не приносит пользы. Всем от него только вред, он никого не любит, его никто не любит, он никому не нужен. Печорин равно аристократия, поэтому Печорин стал героем нашего времени.

Поэтому, по мнению Алексея Иванова, когда мы говорим о герое нашего времени, «всегда нужно смотреть на основную драму эпохи».

- Но если общество эту драму не осознает, то писатель, написавший такого персонажа или артист, его сыгравший, не будут опознаны обществом как герои нашего времени. Мне совсем уж не хотелось бы вдаваться в современность, потому что слишком велика специфика последнего года нашей жизни. Но вообще в мире сейчас основная драма - это драма взаимоотношений человека и машины, человека и интернета. То есть мы входим в новую эпоху, в которой еще не знаем, как правильно жить. Дело в том, что интернет-среда для нас становится основной средой коммуникации. Но интернет, виртуал устроен не по таким законам, по которым устроен реал. Проблема нашей жизни в том, что мы в реальной жизни начинаем жить по тем законам, по которым живем в виртуальной жизни. Есть такая шутка: некий человек решил прожить один день в реальной жизни так, как он живет в соцсетях. Утром он проснулся, постучал в дверь к соседу и рассказал о том, что съел на завтрак. Потом постучал в дверь другому соседу и показал фотографии своего завтрака. Третьему соседу показал фотографии своего котика. Вышел на улицу, увидел, что разговаривают два совершенно незнакомых ему человека. Он к ним подошел, встрял в их разговор, высказал свое мнение. И так далее. В общем свой день он закончил в сумасшедшем доме.

По словам писателя, «виртуальный мир устроен не так, как реальный».

- Скажем, я перед вами выступаю, потому что я чем-то заслужил это внимание. Я писал романы, которые пользовались популярностью, сижу выступаю, вы меня слушаете. Это закон реальной жизни - ты право голоса должен заслужить. А в виртуальном мире правом голоса наделены абсолютно все и вещать могут все одинаково, причем сразу на всю вселенную. И право голоса одинаковое и у академика, и у школьника, а порой мы даже не можем их отличить друг от друга, потому что они все для нас анонимные. И что бы ни говорили, они не несут ответственности за свои слова. А на идее ответственности основан институт авторитета, потому что авторитет - это всегда ответственность за свои слова. А на этом основана иерархия, которая очень важна в нашей жизни. Например, демократия - это когда много разных иерархий. Человек может выбирать любую, ту, в которой он займет более статусные позиции, в которой ему интересно, выгодно. А когда никакой иерархии нет - это хаос. И если интернет разрушает институт иерархии, если в нем нет авторитета в качестве инструмента общения людей между собой, то он приводит человеческое общество в состояние хаоса. Следующий шаг от хаоса - появление одной иерархии - тоталитаризм. И героем нашего времени будет человек, который         в реальном мире живет по законам виртуального мира. Например, блогер из того анекдота. Если говорить о социальном типе, то герой нашего времени - это блогер.

Алексей Иванов рассказал, что когда задумывал роман "Тени тевтонов", то больше всего его «доставало торжество конспирологического мышления в нашем обществе».

- Дело в том, что сейчас конспирология заняла место идеологии, которой в нашем обществе нет. Идеология - это набор устойчивых воззрений, оценок на окружающую действительность, которые воспроизводятся в сознании людей посредством пропаганды. Сейчас идеологии нет, но ее место занимает конспирология. В чем разница? Дело в том, что конспирология дает всему объяснение через какой-то заговор. Что на свете ни случается, какие бы вещи вас ни мучали, всему есть объяснение, что это чья-то злая воля. Почему у нас в стране плохо развивается экономика? Потому что это Запад нам гадит и вставляет палки в колеса. Почему климат меняется? Потому что глобальное потепление - тоже конспирологическое объяснение. Почему писатели пишут неинтересные романы? Потому что они за деньги работают, а за деньги хорошо не напишешь. Это тоже конспирологическое объяснение. Все на свете объясняется чьим-то умыслом, злой волей и заговором. И конспирология занимает место идеологии. То есть вместо того, чтобы давать нам готовую картину мира, власть или господствующий культурный тренд дает нам инструмент для объяснения мира так, как это выгодно власти. То есть объяснение всего через заговор. Объяснять все заговором - это здорово, забавно, весело, порой даже остроумно, а иногда и умно. Но тем не менее это объяснение антигуманное. Такие объяснения всего на свете лишают человека свободы воли, потому что при конспирологическом объяснении мира человек оказывается игрушкой каких-то тайных злых сил и ничего не может предпринять, им манипулируют, а он выполняет чьи-то указания. Когда мы объясняем мир конспирологически, мы лишаем себя человечности.

Другие новости

Сегодня
Популярное
Что почитать

ОПРОС После выхода на пенсию вы планируете

Результаты