В «Медее» вахтанговцы смогли показать свой фирменный излом

Руно раздора

В постановке Цитриняка есть единство места, времени и действия. Возможно, именно поэтому она проносится очень быстро – всего за полтора часа. Взгляд зрителя прикован к Медее, которая живет вместе с двумя детьми и нянькой на окраине Коринфа. Ее ставят перед фактом: возлюбленный Язон (Григорий Антипенко), ради которого она предала родную Колхиду и помогла украсть золотое руно, решил жениться на дочери местного царя Креона (Андрей Зарецкий). Хотя былой любви между Медеей и Язоном нет, и оба они не раз заводили любовников, их давняя связь, пропитанная кровью и невиданной страстью, продолжает высекать искру. Приказ уехать из Коринфа Медея игнорирует, тем самым подписывая себе смертный приговор. Свирепея, она с помощью колдовства убивает Креона и его дочь, а после убивает своих детей и на глазах у Язона – саму себя. 

Пьеса дает психологическое объяснение, почему Медея решилась на убийства и покончила с собой. Постановка Цитриняка, на первый взгляд, ничего не прибавляющая к уже написанному, начинает работать по мере того, как героине отрезают пути отхода. Среди смертельно спокойных Язона и Креона Медея оказывается единственной эмоциональной фигурой, которая в силу своего взрывного характера и обилия гордых чувств просто не может существовать иначе. Отлично работает лаконичная сценография: круг, в пределах которого она живет в начале спектакля, можно интерпретировать не только как скелет ее жилища, но и как ее внутренний мир, где место осталось только для детей да старухи-няньки. Когда Креон объявляет свою волю Медее, и он, и его стражники как будто случайно заходят на эту территорию, при этом Медея выходит из себя. Креон своим поведением напоминает большого бизнесмена из 90-х, на чью территорию путь заказан. Креон выгоняет Медею, но, если присмотреться к ситуации, других шансов мирно решить ситуацию у него нет: буйный нрав Медеи явно захочет отомстить.

Оставшись одна, она размышляет, как поступить; ее личное пространство вдруг превращается в огромный ком, нависающий над ней и угрожающий ее раздавить. Так, она поставлена перед выбором: предать свои убеждения и чувства, свою правду и уйти (а Колхида после истории с золотым руном наверняка примет ее с оружием) или остаться верной себе и принять жестокое наказание. В конце концов именно из этого родного тюка с тряпьем она вытащит орудие убийства царя и его дочери, и платье, в котором она уйдет в мир иной.

Ожидание смерти

Разговор Медеи с Язоном тяжел и занимает основную часть спектакля. Он, давно вышедший из ее круга доверия, но в глубине сердца все еще любимый, пытается нащупать корень того, что в итоге сделало их совместную жизнь несчастной. Интересно, что виновата в этом их любовь друг к другу. Очень ярко описывал характерные ситуации, происходившие в эпоху древнеримской империи, современник Ануя писатель Паскаль Киньяр в книге «Секс и страх». Дело в том, что брак в то время строился не на взаимном чувстве (это не поощрялось), основой служило отношение к мужчине как к господину, хозяину. Если мужчина проявлял любовь к женщине, это считалось слабостью с его стороны. Так и Язон, вдруг осознавший чувство к неистовой и разрушительной, но все-таки хрупкой женщине, вмиг растерял своих аргонавтов, которые перестали его уважать как командира и настоящего мужчину, способного повести за собой. Наложение довольно противоположных ролей (воин-разрушитель и любимая женщина) на Медею заставило Язона искать счастья на стороне, намеренно и не очень истончая чувства к любимой. Та в долгу не осталась и по мере сил тоже мстила изменами. Как снежный ком, росло количество вины друг перед другом. Последний жест Медеи – это тоже месть, сделанная из-за огромной любви, которой нет выхода и которую окончательно выбросили вон. Убийство детей и самоубийство – это попытка показать тот объем боли, который Язон заставил ее испытать. Как видно из последних слов Медеи («А теперь попробуй забыть меня!»), которые она бросает в лицо растерявшемуся возлюбленному, герой не оправится от этого, хотя внешних признаков эмоционального напряжения он не выдаст до самого занавеса. Разве что вскользь скажет, что ему остается не столько жить, сколько – ждать смерти.

«Человек без любви – засохшее растение»

Юлии Рутберг, которая выглядит и звучит очень органично в роли Медеи, удается так взаимодействовать с текстом пьесы, что возникает ощущение своеобразного обряда инициации для актера и зрителя, пытающихся в уме пройти той же тропой. Рутберг с блеском проходит эту инициацию, отчего финальные слова «Наконец-то я стала Медеей» звучат гораздо значительней. Ощущается двойное дно и в словах Язона: «Я ничему не могу помешать. Единственное, что я могу сделать, - это сыграть до конца роль, давным-давно выпавшую на мою долю». Постановка такова, что оба понимают, что так дальше продолжаться не может и что должно произойти дальше. Оба прямым текстом говорят, что не могут быть друг с другом, поскольку не могут изменить свою природу. Кто-то должен поставить точку, и на это решается Язон, выбирающий достойное его имени статус и жену (достойное ли?). Медея в отчаянии готова пойти против себя, если Язон хотя бы усомниться в своем решении, но – слишком поздно, и приговор, известный тысячелетиями, должен быть приведен в исполнение.

– Для нее существует любовь, а человек без любви – засохшее растение, - рассказала в одном из интервью Юлия Рутберг о своей роли. - Наверное, мы не можем ее любить, но ее есть за что уважать. В этой пьесе действует выдающийся мужчина и выдающаяся женщина, и это история борьбы титанов. В обоих – высокая концентрация человеческих качеств. Теперь я знаю, что всем медеям - и в мифе, и у Еврипида, и у Ануя - хочется быть слабыми, нежными, чтобы рядом с ними были сильные мужчины.

В «Медее» вахтанговцы смогли показать и свой фирменный излом, в состоянии которого героине невыносимо жить дальше, и тяжеловесное спокойствие, сохраняющее за немой стеной силу эмоций. В самом начале на сцене нет ни одного счастливого персонажа, нет таковых и в конце; посередине – кровь. Кажется, что такого дикого преступления, из-за которого именем Медеи никто не называл своих детей, с тех пор не должно было происходить – ведь эта история так часто мелькает в театре и книгах, должно же человечество хоть чему-то научиться? Но если обратиться к криминальным новостям XXI века, подобную фабулу найти будет совсем несложно. Ну, давайте, попробуйте забыть Медею.